(Paraphernalia, лат. – личные вещи, нажитое имущество, скарб).
Покидая Россию, я увез немного – тридцать килограммов багажа, включая кота Пантуфзия, заточенного на время перелета в клетку. Нажил я немного – килограмм за год. Мучает ли меня ностальгия? Безусловно. Но в отличие от всех известных ностальгий она носит своеобразный характер. Люди, место и время не вызывают у меня привязанности – я ностальгирую запах. Помню, на исходе короткого лета, под заунывную песню дождей, пустыри и овраги наполнялись высокой дебелой травой.
Полынь. Ее тяжелый, горький запах приводил мой дух в особое, возвышенное состояние. Конец лета всегда был для меня рубежом, точкой отсчета, временем перемен. Романтичное, слякотное время. В промежутках между дождями – зной. Холодные, темные ночи. Глоток воздуха из окна провинциальной больницы. Колесо смертей и рождений – смажем? Наливай.
В жарком морском климате, полынного духа нет. Кондиционеры истребляют любой запах. Чтобы хоть как-то насытить обоняние, я бываю в кондитерских, стою в торгующих восточными благовониями лавчонках и, конечно же, езжу на море. Не менее ностальгичны и недоступны для меня запахи масляной краски, разлитой под окнами солярки, а также утробный, таинственный запах кладовок с живностью, выращиваемой летом и поедаемой зимой. Его еще можно уловить на окраинах города, где прошли мои юность и детство.
По-другому в этих краях пахнут и женщины. Их природный аромат растворен в облаках дорогого парфюма, напоминая мужчинам о финансовой доброте. Женщины здесь независимы, прагматичны, поздно старятся, более склонны к однополой любви.
Что ни говори, ностальгии в определенной мере подвержен каждый. У кого-то она мимолетна. У кого-то это чувство растет под спудом и, рано или поздно, проявляется в виде ностальгических поллюций – нелепых, безвредных поступках. И дело тут не в березках. Это чувство интернационально. Китайцы пьют водку, играя в шахматы, и запускают огромных змеев. Румыны прыгают ночью через костры. Один мой знакомый, весьма состоятельный человек, раз в год заказывает номер в русском ресторане. Групповуха заключается в том, что ближе к полуночи, гетеры вынимают пастернаковский профиль из тарелки с салатом и несут безжизненно-храпящее тело на тюфяки.
Как я борюсь с ностальжи? Беру выходной. Покупаю бутылку полынного вермута, пачку сигарет. Поздно вечером выхожу на ближайший к Альфа Центавра балкон. Сажусь в кресло, закуриваю. Насыпаю в бокал лед. Заливаю вином. Вдыхаю горький аромат, совершая неблизкий путь во времени и пространстве. Листаю звездное небо. Существа на далеких криогенных планетах, в чьих венах течет жидкий гелий, почитают водяные кристаллы за драгоценный камень, гранят их и дарят любимым. Тысячи бесценных карат, растворенных в бесовстве полыни, исчезают в моем стакане. Пью до дна. Сижу до утра.
