Незадолго до конца тысячелетия, я – как все порядочные млекопитающие – сплю и вижу сон. Его сюжет не нов. Затаив дыхание, я опускаюсь перед ней на колени и погружаю пальцы в горячий песок. Время бесконечно, сердце бьется, пальцы – изо льда. Время бесконечно... горячий песок. Я медленно начинаю, надеясь закончить, нежу ее бока. Я дарю ей ласки, каких не знала ни одна женщина на земле. Сдуваю пылинки... снимаю растяжку, обнажаю провода... Взрыв.
Я кричу, срываюсь с постели, падаю, просыпаюсь, прихожу в себя. Я мечтаю о немых соседях, глухой жене и прямом доступе к ячейкам своей памяти. Сон не похож на смерть. Он не избавляет от страданий – он их искажает. Наяву все обошлось. Детонатор сработал, но мина не взорвалась. Шок, пара ожогов, в целом, ерунда – таков был, перемотанный изолентой, подарок судьбы. Я благодарен ей, честное слово, черт знает, как благодарен, но устал видеть один и тот же, вывернутый на изнанку сон. Ожидание опасности страшнее, чем сама опасность – едва ли дебил, начинявший эту штуку бракованным пластидом знал это.
Сапер ошибается всего один раз, но, если ему везет, его переводят на другую работу. Покинув роту минного заграждения, я пытался забыть этот вязкий, тлеющий страх, заполняя бумаги в тишине полковых канцелярий, растворить его в крепкой туземной водке, которую наши меняли на патроны...
Я встаю, смотрю на часы – полвторого ночи – иду на кухню, пью воду, глотаю таблетку похуистицина, и снова лезу под одеяло, чтобы отправиться в другой кошмар – Лабиринт Бессмертия. Переплетение пещер и тоннелей, вырубленных глубоко под землей. Кем? Лучше не спрашивай.
Так сказал мой врач: за ночь мне должно сниться два кошмара – один нейтрализует другой. Но заряд тротила – ничто перед грозным величием Лабиринта. Из прежних чувств здесь остаются только зрение и слух. Кожа покрывается тонкой, но прочной чешуей. Органы размножения отсутствуют. Тело работает по принципу вечного двигателя: ничего не потребляется, ничего не выделяется. Бесчувствие в обмен на бессмертие. Цель? Выбраться из Лабиринта.
Вдоль стен, в каменных нишах, лежат смоляные факелы. Хочешь найти выход? Бери факел и иди. Говорят, там – в конце или наверху – выдают новую жизнь. Но Лабиринт огромен. Много лет я шел по одному из тоннелей и уперся в тупик. Теперь я возвращаюсь.
Этой ночью, я попадаю в людное место. Оптимисты никого не ждут, бегут вперед, меняют факелы, перебрасываются шуточками, попыхивая на ходу жутким самодельным куревом – смеси щепок и смолы. Проходят группы людей. Они держатся вместе, о чем-то спорят, тоже идут вперед. Попадаются целые процессии. Впереди – убеленный сединой муж. Он указывает дорогу. За ним, смиренно, ровным шагом, двигаются его ученики. И если они забывают поменять факел, их лица погружаются во мрак. Одно из них кажется мне знакомым.
– Вы офицер?
– Нет, я Люцифер. Как ваши дела?
Иду дальше. В стороне, у стен – отчаявшиеся, потерявшие надежду люди. Они сидят в темноте, понурив головы, не зажигая огня. Многие из них останутся здесь навсегда, постигая затхлый запах вечности.
Иду не спеша. Меня обгоняют, бегут навстречу. Из каменных ниш доносятся чьи-то стоны. Над головой, невидимые во тьме, порхают нетопыри. Капли сталактитов, напоминают о выпивке. Останавливаюсь, меняю факел. Подхватываю протянутую кем-то самокрутку. В аду у меня много друзей, потому что все мои друзья попали в ад. Курим, вспоминаем. Говорим. А куда торопиться? Это лишь сон, плохой сон. Когда-нибудь он закончится. Надо лишь не забыть проснуться.
