Она сидела на дне ночи, в коридорном капкане дверей. Ее затылок упирался в окно, окно – в ягодицы, ягодицы – в пятки, пятки – в край подоконника. Равновесная система, не контролируемая комендантом общежития. Часы отзвонили полночь. Его ладони, покоившиеся на ее коленях, потеряли друг друга – после долгого и бессмысленного разговора она начала раздвигать ноги. Это произошло под действием силы тяжести, зова предков и выпитого вина. Филиал головы знал о ней, думал о ней, смотрел на нее. Она нетерпеливо вздохнула. Таблетку следовало выпить не ему, а ей. Не психоделик, а контрацептив. Он хотел попробовать «это» под «этим», но испугался, увидев искаженное лицо похоти. Поздно.
Колени продолжали раздвигаться. Он повис над пропастью. Лучи искрящихся сухожилий осветили ее изнутри. «Shut up! – Она затянулась гильзой зенитного пулемета и выпустила дым Ему в лицо. Пороховая гарь опалила ресницы, выжгла спрятанные в ноздрях волоски. – Что смотришь? Давай уже!» Унизанные перламутром голени оплели его бедра. Ломтики педикюра сплелась на позвоночнике в добрый тантрический знак. Вереница чакр обнажила молчание ракет на границе с Кашмиром. Гарпун пронзил русалку, подняв со дна облачко опалесцирующей пыли. «Какой у тебя большой...»
Дежавю. Он все вспомнил. Во время поездки в Рим две пожилые таможенницы попросили его раздеться... Он поверил им и закрыл глаза. Память вернулась. Побег в ночной электричке. Знакомство двух студентов в бистро.
«Ты уже все?» Волны реверберации доносили звуки, смысл которых он не понимал. «Я? Еще... не всё!» – «Ну, когда будешь всё, скажешь!» – телескопическая дыба вознесла его тело на головокружительную высоту. Он застал себя за помилованием очередной партии грешников. «А вот теперь – всё!»
Пятки, пятки... Пустота. Выбеленная Луной брусчатка астродрома. Струи воды. Астма зеленых стен. «Окна красят до половины. Они прозрачны! Они выпускают души! Они пропускают свет!»
Горечь собственного рождения померкла в сияющем абсурде фраз. Он переживал все заново. В прошлом – мутная капля, скользит по ее коже, огненной дельты, из розовых устий – белой рекой, в глазах невольного свидетеля их любви, и дальше – в овальные впадины, туманность Андромеды, в недра канализаций, куда изгоняются людьми жажда и голод. Она поет, стоя на руках в душе, трубчатая виселица орошает ее тело.
Погибающий от рака старик смотрит в окно. В белом квадрате напротив – обнаженный юноша. Его наивное лицо и длинный коридор за спиной вызывают у старца гнев, напоминая о предстоящей дороге.
