Быль
Эту лекцию по сексологии я не забуду никогда. Как обычно, за пять минут до ее начала мы, студенты психологического факультета, заполнили аудиторию, потому что ровно в девять приходил педант и зануда профессор Пипкинс и, наспех поздоровавшись, начинал считать нас по головам, причитая при этом, что из-за нашего разгильдяйства и прогулов ему урежут жалованье. Этот спектакль разыгрывался уже не в первый раз, мы старались не заводиться, листали газеты, изучали потолок, разглядывали коленки однокурсниц – словом, делали все что угодно, только бы не слушать это нытье.
Подсчитав присутствующих, прокашлявшись и попив воды, профессор Пипкинс приступал к чтению. Взгромоздившись на кафедру, он доставал стопку мятых листков и в течение часа бубнил под нос, изредка тыча указкой в непонятно что изображавшую схему или долго и нудно объяснял, чем, скажем, плюрализм отличается от визионизма. Впрочем, иногда он преподносил настоящие перлы. Например, с точки зрения профессора, мастурбация являлась ни чем иным, как разновидностью однополой любви. Объяснение этого парадокса заключалось в следующем: мастурбация – это хотя и дефектный, но все же, половой акт, во время которого человек получает удовлетворение от лица одноименного пола.
Несмотря на репутацию академического сухаря, профессор Пипкинс содержал роскошную психиатрическую клинику и, если верить слухам, применял в своей практике революционные методы, приводившие к выздоровлению самых закоренелых шизофреников. Один из них, согласно тем же слухам, выглядел примерно так. Профессор надевал на больного врачебный халат и усаживал на свое место, сам же, закутавшись в смирительную рубашку, начинал бесноваться и брызгать слюной, разыгрывая из себя сумасшедшего. Волей-неволей пациенту приходилось входить в роль доктора и успокаивать мнимого больного. Повторение процедуры приводило к тому, что психопат терял бредовые идеи, постоянно носил белый халат и выписывал рецепты. Постепенно между шизофреником и профессором возникало тонкое взаимодействие, где враждебность и подозрение уступали место доверию и доброте, а признаки болезни пациента таяли так же быстро, как и его счет в банке. «Настоящий псих никогда не признается, что он псих. Но покажите ему психа большего, чем он сам, и он охладеет к безумию!» – так утверждал профессор Пипкинс.
Так вот, в тот день вместо профессора Пипкинса в аудиторию вошел никому не известный моложавый старикан и бодро всех поприветствовал. Нас не столько удивило появление этого господина, сколько его вид. Щегольской, выкроенный из медицинского халата фрак и полосатые больничные штаны, дополняла приколотая к кадыку бабочка, шевелившая время от времени крыльями. На ногах незнакомца не наблюдалось ничего, кроме ногтей. Седина и короткая стрижка придавали его угловатому черепу сходство с металлической щеткой, а глаза пронзительно-синего цвета излучали радость, оптимизм и что-то еще. Незнакомец представился Бобом Елдоффом, директором Федерального Центра Оргазма в Нижнем Гипоталамусе, непринужденно расположился на лекторской тумбе, попутно пояснив, что он столь важная персона, что присутствует в зале в виде голографической копии.
– Коллеги, – начал он тоном профессионального лектора, – спешу сообщить, что сегодняшнюю лекцию прочту вам я. Вместо скучных классификаций вы услышите историю моей карьеры, названную профессором Пипкинсом, моим старым знакомым, блестящей, и узнаете, как приготовить из доставшегося вам лимона лимонку, а как – лимонад. Что касается самого профессора, сегодня он не на шутку прихворнул и попросил меня подменить его на этой трибуне.
Итак, все началось в далекие годы моей юности. Тридцать лет тому назад я, худенький плоскостопный очкарик, покинув родительский дом, приехал в большой город и поступил в университет. Учеба доставляла мне истинную радость. Я посещал семинары, лекции, часами просиживал в библиотеке, блестяще сдавал экзамены, тщетно пытаясь понять, что же мы, собственно, изучаем. Жизнь была прекрасна, и если что-то и досаждало мне в те годы, так это моя необыкновенная застенчивость.
На нашем курсе училось немало симпатичных девчонок, но стоило мне заговорить с какой-нибудь из них, как рот мой пересыхал, язык немел, а вместо него пытался отвечать мой желудок. Сосед по комнате, тупой спортивный парень, то и дело приводил новых подружек и частенько просил меня погулять часок-другой за дверью. Это было невыносимо. В свои восемнадцать я все еще оставался девственником. Единственным моим развлечением в то время были сны.
Помню, как-то раз, во сне, я проводил каникулы на Майорке. Я отправился на деревенский рынок прикупить вина и сыра и познакомился там с молодой крестьянкой. Ее папаша держал виноградник и около двух сотен овец – неслыханное по тамошним меркам богатство. Она ужасно кокетничала, надувала губки, но, в конце концов, мы сговорились встретиться после захода солнца. Во сне, скажу вам, я был малый не промах! Звали девушку Урсула. Накупив втрое больше сыра, напрочь забыв про вино, я вернулся в свою комнатку, снятую у местного экстремиста в обмен на статуэтку Мао Цзэдуна, с наслаждением вытянулся на топчане и предался любовным мечтам.
С потолка свисали связки лука, напоминавшие об охотниках за мошонками, мыши вплотную подбирались к лежащему на столе сыру, но... Я знал, что там, у синей кромки воды, едва солнце погрузится в море, меня будет ждать красавица Урсула. Я ворочался с боку на бок, выходил во двор, смотрел на барахтающихся в пыли воробьев, снова ложился и закрывал глаза, но сон ко мне не шел. Наконец, я погрузился в забытье и увидел странный сон – не забывайте, что дело уже происходило во сне... как будто я вовсе не господин Елдофф, а странствующий рыцарь, убивающий драконов-эксгибиционистов.
В деревне, где я остановился на ночлег, мне пожаловались на одного такого засранца, измывавшегося над крестьянскими дочерьми уже не одну сотню лет. Обычно дракон выпрыгивал из придорожных кустов, рыгая, как кашалот на глубине трехсот футов, растопыривал крылья и тряс перед бедными девицами своей морковкой. Но теперь, когда я, гроза извращенцев, прибыл в деревню, его деньки были сочтены.
По своему обыкновению, я хорошенько попировал накануне битвы и – таков был обычай – присмотрел красавицу, которой следовало отблагодарить меня за подвиг. Конечно, ее звали Урсула. Я сразу приметил ее фантастическую грудь, выпиравшую в виде прелестной попочки над корсетом. Наши взгляды пересеклись, и по лицу Урсулы я понял, что ей будет совсем не в тягость отдуваться за всю деревню. На этот раз, я не помышлял о флирте. К тому времени, мне до чертиков надоело шляться по свету с копьем наперевес, искать приключений и страдать от гастрита. Хотелось простой сытой жизни, мягкой постели и кучу детей. Я мысленно прикинул, как будет выглядеть наш замок, сколько места оставить под детскую, а сколько – под фехтовальный зал и где мы будем принимать гостей. В этих размышлениях я удалился спать.
Но едва моя голова коснулась подушки, как мне опять привиделся сон. Его я не запомнил, потому что мгновенно проснулся от страшного грохота и долго не мог понять, в каком сне нахожусь – должен ли я идти на свидание с Урсулой или схватиться с драконом? Я выскочил из дома и побежал прочь. На улице свирепствовал ураган. В непроглядной тьме, разрываемой вспышками молний, ревел ветер. Подхваченные им капли дождя, как пули, впивались в плоть. Я бежал, повинуясь инстинкту, вниз, к морю, пока не увидел берег и полосу прибоя. Там, в смешении стихий, меня ждала Урсула. Я бросился к ней – она была так прекрасна в белом платье на ветру – но в ту же секунду, в меня ударила молния, я испарился из этого сна и немедля попал в другой, где должен был сразиться с драконом.
Я подоспел во время, в самый разгар битвы: мне уже удалось отсечь мерзкой твари крылья и втрое укоротить хвост. С победным криком я бросился на чудовище и пронзил его горло мечом. Дракон рухнул к моим ногам, а прекрасная Урсула, подобрав полы платья, перескочила через алюминиевое ограждение, за которым толпились зеваки, и повисла у меня на шее. Я так ждал этой минуты, беззаботно сбросил латы и крепко обнял ее. Толпа рукоплескала. Я торжественно взял Урсулу на руки и понес ее к бездыханному дракону, дабы попереть его тушу ногой. Но – горе мне! – дракон оказался не таким уж бездыханным. Стоило мне приблизиться, как он, собрав последние силы, лязгнул челюстями и похоронил мое мужское достоинство в своей пасти. Я стоял, как последний дурак, на виду у толпы, с кровоточащим гульфиком, с Урсулой на руках, возле издохшего дракона. И тогда...
Впрочем, вернемся к теме нашей лекции. Кажется, я говорил о тех временах, когда учился в университете. Так вот, однажды, ко мне приехал старый школьный товарищ. Когда-то мы менялись марками, играли в лапту и делали вылазки в горы. Он был толковым парнем и знал меня, как облупленного. Я выложил ему свои проблемы, и он сказал: «Если ты не можешь чего-то сделать, преврати это в то, что делаешь лучше всех».
Вдохновленный его словами, я взялся за дело.
Никто в университете не соображал лучше меня в лабораторном инвентаре. План был прост: превратить флирт в подобие научного эксперимента, выдумать приборчик, который бы мог заинтриговать девиц, а дальше... Я заперся в одной из экспериментальных комнат и не выходил оттуда до тех пор, пока в руках у меня не оказалось невиданное доселе устройство, названное мной «либидометр» – пружинный динамометр с привязанным к нему заячьим хвостиком. Тем же вечером я зашел к девчонкам, в комнату напротив.
– Извините, – обратился я, в страшном волнении, – не могли бы вы мне помочь в одном научном эксперименте? Я сконструировал прибор, позволяющий измерить величину либидо, и мне нужна доброволица, чтобы его опробовать.
Я думал, меня выпрут за дверь, но они поинтересовались, как эта штука работает.
– Очень просто, – охотно пояснил я. – Либидо – это разновидность энергии. Подобно статическому электричеству, оно собирается на поверхности тела. Если взять пушистый заячий хвостик, ваше тело притянет его с определенной силой, которую можно измерить динамометром. Если многократно провести хвостиком от головы до пят, то перемножив показания динамометра на расстояние и время, можно получить величину вашего либидо.
Девчонки умирали со смеху. «Да, ты умеешь крутить мозги! – сказала одна из них, – Я бы, может, и согласилась, но у меня уже есть парень. Зайди в комнату напротив. Там живет Муму. Она тебе не откажет, потому что не отказывает никому. Пока!» Когда закрылась дверь, я услышал взвизг: «Заячий хвостик!» – и новый взрыв хохота. Я направился к Муму неверным шагом, напомнив себе, что я не застенчивый юнец, а ученый-экспериментатор. Муму сидела на диване в полупрозрачном халате и читала. Когда я вошел, она заложила пальцем книгу и вопросительно посмотрела на меня большими, томными глазами.
– Привет! Я хочу показать тебе такую штуку!.. – бодро сказал я, подавив острое желание смыться.
– А что, эта штука... – усмехнулась она, – есть только у тебя, или она болтается в штанах у всех парней?
– Нет, – твердо ответил я, – такая штука есть только у меня.
Муму улыбнулась. Наглый очкарик забавлял ее.
– Только не подумай, что я пришел тебя убалтывать. Просто... – выдавил я, – просто, я изобрел прибор. Он измеряет либидо! Представляешь! Первая модель!
– Прибор? – полюбопытствовала Муму. – Хм, я люблю новые приборы. А как он работает?
– Сейчас покажу, – сказал я и полез за либидометром, – но не могла бы ты для начала раздеться?
Муму отложила книжку, поднялась с кровати и скинула халат с плеч. Мне срочно захотелось в туалет, но я решил довести дело до конца.
– Что теперь? – флегматично спросила она.
– Тебе нужно лечь на спину, – охотно подсказал я. – Я буду водить по тебе заячьим хвостиком, а потом мы проведем все нужные вычисления.
– Заячий хвостик? – улыбнулась Муму. – Это что-то новенькое. – Моя шутка пришлась ей по вкусу. Прибор начал действовать.
Утром, не выспавшись после бурной ночи, засунув помятый заячий хвост в карман, я побрел на лекцию. Признаться честно, либидометр нам не понадобился. Муму не просто сделала меня мужчиной. Она велела мне продолжать эксперимент. Так вот, едва я зашел в лекционный зал, как ко мне подскочила незнакомая девица и начала выспрашивать, чем это мы занимались ночью с Муму.
– А в чем проблема? – возмутился я. – Это мое личное дело!
– Да-да, конечно, – согласилась она, – Но что-то здесь не так. Обычно Муму рассказывает о своих похождениях подругам. Она любит перемывать кости парням. Но сегодня она лишь загадочно улыбается и не говорит ни слова.
– Спроси у нее самой, – отмахнулся я и вместо лекции пошел спать. Очнувшись около семи вечера, я обнаружил в своей комнате двух девиц, писавших для университетской газеты, терпеливо ожидавших моего пробуждения. Пока я продирал глаза, они достали блокноты, взяли на изготовку карандаши и заявили, что не выйдут из комнаты до тех пор, пока не узнают все-все-все про либидометр.
После ночи проведенной с Муму границы моего воображения изрядно расширились. Я торжественно вещал, что не за горами эпоха всеобщей сексуальной сертификации, эра глобальных коммуникаций, объединяющих миллионы либидо в единую сеть. Я предрекал появление индивидуальных беспроводных чипов, позволяющих при внезапном знакомстве мгновенно решать, стоит ли заказывать номер на двоих в мотеле. Я описывал десятки невиданных устройств и пикантных новинок, начало которым положил невзрачный хвостик с пружинкой. Всю эту чушь девицы выслушали с величайшим вниманием, разинув рты и непрерывно строча в блокнотах. Потом я их выгнал и снова завалился спать. На следующий день, в столовой, ко мне подошла одна симпатичная девчонка – все парни университета заглядывались на нее.
– Привет, – сказала она, – Это правда, что ты проводишь эксперименты с этим... как его? Ну, в общем, если тебе нужны помощницы, у меня есть время.
Жизнь начала меня изумлять. То тут, то там, на меня набрасывались девицы и требовали, чтобы я немедленно поэкспериментировал над ними. «Видимо, Муму наплела им каких–то небылиц», – подумал я, не подозревая, сколь осторожным мне следовало быть в общении с прессой. В конце концов, я укрылся от преследований в библиотеке, взял свежий номер университетской газеты, присел в угол и тихо впал в ужас. На передовице, во всю полосу, красовался заголовок: «Боб Елдофф – будущее технологий секса». Сам текст смахивал на бред. Меня выставили психом-одиночкой, угрохавшим пять лет на то, чтобы создать линейку, для измерения длины члена. При этом, в статье прозрачно намекалось, что у самого автора изобретения такая штука, что даже эта линейка не в силах его измерить. Вскользь упоминалось и о либидометре. Прочитав злополучную статью, я покрылся липким потом – деньки мои в университете были сочтены. Это стало очевидным, когда мой сосед злорадно сообщил, что меня разыскивает декан Бин. «Как пить дать, завтра меня вышвырнут отсюда», – подумал я и отправился на расправу.
В тот день, декан показался мне особенно суровым. Его скуластое, снабженное моржовьими усами лицо, придавало ему сходство с Ницше перед тем, как тот загремел в сумасшедший дом.
– Садитесь, господин... э-э, – протянул он, прищуривая глазки.
– Елдофф, Боб Елдофф, – охотно подсказал я, присаживаясь на краешек стула.
– Так вот, господин... э-э... Елдофф, – начал декан, задумчиво поглаживая бронзовую лысину настольного бюста. – До меня дошли слухи о том, что вы дерзко попираете представления об этике и морали, сложившиеся в нашем университете и... – голос его задрожал, – содействуете распространению порнографии! – Он торжественно извлек из стола злополучную газету. – Надеюсь, вы понимаете, в каком положении окажется университет, когда эти грязные сплетни выплывут наружу? Я уже начал расследование, но ответьте мне и не лгите: есть в этой статье хоть доля правды? – Я молча кивнул головой. Моя судьба не вызывала сомнений, и я стал думать о том, что скажу своим бедным родителям, когда вернусь домой.
– Господин Елдофф, – произнес декан голосом судьи, оглашающего приговор, – я, декан факультета и блюститель нравственности в здешней округе, отец трех дочерей, вправе поставить вопрос о допустимости вашего пребывания в университете. Более того, следуя голосу своей совести, который изводит меня вот уже много лет, я обязан сделать это. Но если вы, молодой человек, – продолжил декан примирительным тоном, – не затягивая дело, ознакомите меня с вашими исследованиями... Я смогу посодействовать, чтобы скандал замяли… – почти шепотом закончил он. Потрясенный словами декана, я онемел.
– Послушайте, Боб, – в голосе декана послышались плаксивые нотки. – Месяц назад я повторно женился. Моя нынешняя супруга прелестна и молода. Вы слышите! Молода! А я... Вы наверняка слыхали о проблемах пожилых мужчин. В нашем брачном контракте строго оговорено число оргазмов, которыми я обязан обеспечить супругу. Мой поверенный сумел отбить кое-что у адвокатов жены, но даже при этой поблажке я едва осиливаю полтора в неделю из обещанных пяти. Я истратил на докторов целое состояние, но эти шарлатаны не смогли мне помочь. Но теперь я вижу: вы – сможете! Если для ваших экспериментов нужны деньги, помещение, реактивы – вы получите все необходимое. В моем распоряжении всего лишь месяц – иначе я потеряю ее! Ах, молодой человек! – декан заломил руки, – верните мне мужскую силу!
Взяв себя в руки, я трезво оценил ситуацию и решил помочь декану Бину. Чем я, собственно, рисковал? Даже если мне придется простоять всю жизнь за стойкой бара в нашем захолустном городишке, у меня в кармане останется шикарная история, которой, время от времени, я буду развлекать наших пьяниц и заезжих водителей грузовиков. А вдруг то, что я счел за розыгрыш – правда, и либидо, подобно статическому электричеству, действительно собирается на поверхности тела? Тогда, размышляя о проблемах декана, я предположил, что процесс старения – это не что иное, как медленная и невосполнимая потеря либидозных зарядов. Если же эти заряды каким-то образом восстановить, то... тело начнет молодеть! То есть, заключил я, если какая-то нежная сила будет прикасаться к телу, на его поверхности могут образовываться новые либидозные потенциалы – либидометр мог работать и в обратном направлении! Ура, я остаюсь в университете! Старик-декан снова станет гиперсексуальным юнцом!
На следующий день, я получил ключи от гаража декана Бина, где предстояло разместить лабораторию, и занялся сооружением установки для восстановления либидозных зарядов. В качестве основного либидизирующего инструмента я решил оставить хорошо зарекомендовавшие себя заячьи хвостики, но теперь их требовалось много. Я написал письмо на ближайшую кроличью ферму и вскоре получил посылку, в которой помимо наилучших пожеланий моим опытам, находилось около сотни отменных хвостиков.
Первый либидизирующий аппарат представлял собой вращающийся барабан с наклеенными на него заячьими хвостами. По моему замыслу, либидизируемый ложился на спину, а барабан медленно двигался от головы до пят, насыщая тело либидозной энергией. Как настоящий естествоиспытатель, сначала я опробовал этот аппарат на себе. Прибор работал прекрасно, но я не учел одно, наложенное самой природой ограничение. Дабы избежать либидозной перегрузки, она создала механизм защиты – аварийный сброс сексуальной энергии, именуемый поллюцией.
Я пытался бороться с поллюциями, но безуспешно. Собственно, проблема заключалась не в них, а в том, что с возрастом поллюционный порог понижался. Я обратился к эмпирическому опыту и отметил, что поллюции происходят не при глубоком, а при поверхностном сне. Так, я сделал свое первое мировое открытие. Решение напрашивалось само: стоит погрузить человека в глубокий сон – и потенциал либидо можно увеличивать до бесконечности! Для достижения этого эффекта я использовал обыкновенные снотворные капли, которые покупал в аптекарском магазине.
Попутно, основываясь на своей теории, я решил еще одну загадку современной сексологии: почему худые женщины более сексуальны, чем полные? Ответ оказался прост: у худых единицей веса удерживается гораздо больше либидо, чем у полных, что позволяет эффективнее его накапливать и быстрее реализовать.
По-новому я взглянул и на феномен оргазма. Мы привыкли представлять его как нечто безотносительное, субъективное. Я же рассматривал его как математическое производное либидо и поставил дерзкую задачу: выделить либидо в чистом виде и создать единицу его измерения. Для этого мне требовался некий эталон, точка отсчета. Тогда, за нулевое либидо я принял сексуальный потенциал античной статуи, а за максимум – желание демобилизованного солдата.
Я возобновил эксперименты на добровольцах. Работа с барабаном оказалась куда интереснее, чем с либидометром, да и я поднабрался опыта. Обычно я подруливал к какой-нибудь девице и, как бы между делом, говорил: «Пойдем со мной, крошка, я покажу тебе кое-что поинтереснее, чем трясущийся огурец», или: «Привет, киска, я – великий ученый. Скоро мне отвалят Нобелевскую премию, и если ты не будешь занудой, мы вместе потратим эти денежки». Девушки охотно соглашались еще и потому, что новый аппарат не только омолаживал, но и удалял веснушки, прыщи, поднимал грудь и даже избавлял от целлюлита. Погружая девчонок в сон, я доводил их эротизацию до запредельных величин. Это давало потрясающий эффект! За полчаса работы моя установка превратила официантку из придорожной забегаловки в невинную девицу! Я открыл машину времени!
В страшном волнении, я доложил декану о результатах работы. Уже первые сеансы придали ему сил. Через неделю он выглядел гораздо моложе своих шестидесяти. Еще через неделю его позвоночник выпрямился, разгладились морщины на лице, а когда я поинтересовался здоровьем его жены, он лишь загадочно подмигнул и показал оттопыренный вверх палец. Вскоре декан завел любовницу, а через некоторое время – еще одну. Но этих чудес ему не хватало. Он хотел большего. Я предупреждал его о том, что метод мало изучен и последствия передозировки трудно предугадать. Если бы я знал... Однажды декан позвонил мне и сказал, что хочет поэкспериментировать в одиночку. Крепя сердце, я отнес ему ключи. Разве я мог отказать? Вечером меня одолели тревожные чувства, и я заглянул в лабораторию. Дверь была заперта изнутри. С трудом, я пролез в окно. Декана внутри не было. Я обшарил в гараже каждый уголок и обнаружил записку.
«Дорогой Боб! – говорилось в ней. – Когда ты прочтешь эти строки, я буду далеко. Так далеко, что даже изумрудные купола Шамбалы кажутся отсюда точкой. С помощью твоего устройства помолодели не только мое тело, но и мой дух. Я понял, насколько бездарно прожита моя жизнь и решил вернуться в свое изначальное, доэмбриональное состояние, навсегда покинув порочный цикл смертей и рождений. Надеюсь, я оставил у тебя добрую память. Прощай. Искренне твой, декан Бин».
Я снял бейсбольную кепку, почтил память декана – он был неплохим парнем – и пожелал его духу доброго пути.
Несмотря на пережитое потрясение, я продолжил опыты. Вскоре, мне удалось с высокой точностью измерить энергетическую силу либидо инициирующего оргазм. Она равнялась четыремстам килоджоулям и соответствовала, в пищевом эквиваленте, одному шоколадному батончику типа «Марс-Сникерс».
К тому времени, я закончил университет и открыл небольшое дело. При помощи своего прибора я измерял всем желающим персональное либидо и выдавал сертификат. Работы по омоложению я решил временно приостановить. Число клиентов росло, банк расширял кредит и я обзавелся шикарным офисом в центре города. Но настоящий бизнес ждал меня впереди.
В один прекрасный день, моя секретарша сообщила, что со мной срочно хотят поговорить парни из аэрокосмического агентства. Минутой позже, в кабинет вошли два господина, одетых в космические скафандры. Пот ручьями лился с их лиц. Я предложил им присесть.
– Привет, ребята, – сказал я. – Рад вам помочь, но почему вы так одеты? По-моему, скафандр – не самая подходящая одежда при такой жаре.
– Скажите это нашему новому начальнику, – тяжело отдуваясь, они протянули мне свои визитки. – Это его идея. Приняв должность, он первым делом заявил, что никому не позволит бить баклуши и приказал всем сотрудникам переодеться в рабочую форму. А в чем по-вашему вкалывают наши парни на орбите?
Я пожал плечами.
– Думаю, содовая со льдом нам не помешает?
Они горячо закивали головами.
– Мы знаем о вас, как о крупном специалисте в области либидо, – начал один из них, когда лед остудил их мозги. – Проблема, с которой мы к вам пришли, не нова. Наши парни уже полвека летают в космос, но до сих пор мы не нашли эффективный способ предупреждения сексуальных психозов, регулярно поражающих наши экипажи. Вот несколько случаев, – он передал мне пухлую папку, – посмотрите на досуге. Если вы возьметесь за это дело, агентство не поскупится на расходы, – торжественно произнес он. – Спасибо за воду. Всего хорошего, господин Елдофф! – Тяжело пыхтя, они побрели к выходу, а я углубился в чтение. Ситуация действительно выглядела катастрофично.
«Пилот Н., 29 лет, одиночный орбитальный полет. На тридцатые сутки начал кружить по станции верхом на надувной кукле, выкрикивая непристойности. Наземные службы в ауте...»
«Пилот Х., 42 года, полет на Нептун. Увидев в иллюминатор плывущую в космосе русалку, надел скафандр и покинул корабль через шлюзовой отсек. Больше его не видели...»
«Пилот У., 54 года. Заявил, что на стартовой площадке он чувствует себя, как муравей на кресле проктолога. От полета отстранен...»
Просмотрев досье, я убедился, что сексуальные перегрузки в космосе ничуть не меньше гравитационных. Вскоре ребята в скафандрах снова заглянули ко мне.
– Как вы понимаете, – продолжали они, – мы не можем давать нашим пилотам транквилизаторы. Эти препараты не только подавляют либидо, но и замедляют реакцию: пилоты не справляются с управлением. Одно время ребята пытались спасаться детскими шалостями, но по инструкции мастурбировать в космосе категорически запрещено. В явной форме это шокирует наземные службы, а скрытый космический онанизм может приводить к серьезным авариям, как это случилось три года назад. Тогда, из-за кое-чего, застрявшего в кабельном разъеме, мы чуть не потеряли орбитальную станцию стоимостью в триллион юаней. Мы вкладывали им надувных девок, но эти штуки приводят ребят в бешенство.
– Как было с пилотом Эн? – подсказал я.
– Да, именно так, – подтвердили они. – А вы неплохо изучили документацию!
– Я просто ценю вашу работу, – ответил я. – Продолжайте.
– Смешанные экипажи также не оправдали себя. Однажды, мы отправили смешанный экипаж на Венеру. То был эпохальный полет. А знаете, что сделали эти мерзавцы? Они забросили работу и сняли любительский порнофильм под названием «Как мы делаем это в невесомости», за который на черном рынке им отвалили в десять раз больше, чем мы – по контракту! Более того, все датчики физиологических функций пришли в негодность. Теперь весь мир смотрит эту порнуху, они – герои, а мы – ослы. Мы пытались внедрять виртуальные костюмы с разгрузочными насадками, но и здесь нас постигла неудача. Ребята на Земле что-то перепутали и выслали парню выполнявшему миссию на Луне вместо знойной красотки двух брутальных лесорубов, в результате чего пилот оказался сексуально дезориентирован, потерял контроль и теперь высуживает у нас круглую сумму. Десять против одного, что он вытянет из нас эти денежки. Господин Елдофф! Помогите нам, и вы хорошо заработаете! – всхлипнули они напоследок, поправили космическую сбрую и двинулись в путь.
Я получил щедрые субсидии и погрузился в работу. Оперируя либидо, как энергетической субстанцией, я сконструировал либидозный аккумулятор, состоящий из однополюсного электрода и конденсатора сексуальных зарядов. Вскоре, я представил свои исследования инспектору аэрокосмического агентства. Все шло хорошо, пока он не взялся за финансовый отчет.
– Насколько я понял из вашего рапорта, если астронавт на ночь привяжет член к лейденской банке, – заявил он, – то в последствии у него не будет проблем с сексом? На этот бред вы потратили наши деньги?!
– Эйнштейн вывел формулу, связавшую массу и энергию, но никто не упрекнул его за то, что она проста, – ответил я этому космическому недоноску. – За этой мнимой простотой, скрыты невидимые миру налогоплательщиков слезы!
Меня ненадолго посадили в тюрьму, а сами исследования подверглись тщательной проверке. Но я не переживал – то же самое выпало старине Оппенгеймеру, когда бюрократы от науки сочли его Манхэттенский проект пустой тратой денег. Независимые эксперты признали мою работу корректной, и аккумуляторы либидо стали устанавливать на всех космических кораблях. Их главное преимущество заключалось в том, что астронавт мог получить обратно все накопленное во время полета либидо и использовать его в личных целях.
Дело шло, как по маслу, но, однажды, у нас возникли большие проблемы. Когда с корабля, вернувшегося из полета на Плутон начали скачивать либидо, система разгерметизировалась, и похоть двенадцати здоровых мужчин три года проторчавших в космосе разлилась по территории аэрокосмической базы. Приехав на место аварии, я увидел ужасающее зрелище. Над базой стелился синеватый либидозный конденсат, а в его клубах корчились многочисленные жертвы. Действовать следовало немедленно. Уже тогда я предполагал возможность цепной реакции, когда один сексон испускал два либидона, а те, в свою очередь, превращались в сексоны.
Я распорядился доставить на место аварии установку для проточной конденсации либидо – мою новейшую разработку. Мы потратили много часов на то, чтобы вывести бедолаг из глубокого экстаза. К сожалению, помочь удалось не всем – некоторые из пострадавших на всю жизнь заполучили оргазм в хронической форме. Это происшествие вызвало ряд скандалов и слухов. Нашлись люди, которые требовали прекратить опыты и даже пытались расправиться со мной. Я понял, какую колоссальную силу заключало в себе либидо и задумался о встрече с серьезными людьми. Впрочем, они сами меня разыскали.
В специальном контейнере меня доставили в Центр Оргазма, расположенном в Нижнем Гипоталамусе, где я безвылазно нахожусь по сей день и откуда говорю с вами. Теперь я командую целым научным городом, набитым самым хипповым оборудованием и первоклассными учеными.
Переехав в Центр, я сосредоточился на глобальных проблемах. Жалкие заряды на теле уже не интересовали меня. Я бросил все усилия на поиски частицы, являвшейся носителем либидо. Ее открытие позволило бы мне вывести закон распределения либидо во Вселенной. Через пару лет упорного труда я сконструировал прибор, способный генерировать мощные потоки либидо – либидозный сексотрон. Порцию энергии, вызывающей минимальный половой энтузиазм, я назвал квантом либидо, или либидоном. Но, как выяснилось, источником либидонов являлась другая частица – сексон. Я никак не мог напасть на ее след, но вскоре догадался, что периодическая таблица элементов имеет не двухмерную, а трехмерную структуру! Первым элементом, открытым мной в новом, третьем измерении, оказался сексоний. Именно он был источником сексонного излучения и самих сексонов. Я напал на золотую жилу!
Все лаборатории перешли на режим военного времени. Люди не раздеваясь спали на лабораторных столах. Персонал питался из тюбиков и капельниц. Кондиционеры лопались от жара, исходившего от наших лбов. Каждый день я открывал новые элементы: херий, серий, фаллопий, оварий, тестоний, эпидидимоний, уретрий, кавернозий, переверзий, плюралий, коитий! Если бы не секретность, окружавшая мою работу, я был бы увешан Нобелевскими премиями, как бродячий пес – репьями.
Администрация Центра приветствовала мои академические успехи, но настойчиво напоминала мне о главной цели работы. Я и сам помнил об этом. В начале февраля, год не помню, я стоял кусая ногти в подземном бункере и прислушивался к сигналам обратного отсчета. Когда стрелки часов замерли, в сорока милях от бункера сработало устройство, разом похоронившее атомные, термоядерные, бактериологические и химические боеприпасы всех времен и народов.
Впервые, я увидел, как действует сексонная бомба – мощное и гигиеничное оружие. Она не приводила к разрушениям, а пораженные ей солдаты не умирали. Переполняясь нежными чувствами, они могли лишь нанести себе легкие увечия стремительно выполняя приказы противника. Они не помышляли ни о чем, кроме преданности и любви. Вскоре, новым оружием стали начинять баллистические ракеты и артиллерийские снаряды. Позже, я разработал пулю для общевойсковой винтовки, превращавшую любого врага в смиренного любовника и хлебопашца.
Итак, друзья, наше время истекло. Позвольте закончить свою речь кратким резюме. Когда-то мир был полон ненависти и злобы. Миллионы людей мечтали перегрызть друг другу глотки. Но благодаря моим скромным трудам все изменилось. Наши спутники день и ночь облучают земную поверхность небольшими дозами сексонного излучения, сея мир и добро, а когда где-то возникают проблемы, они прицельно бомбят эти места пучками либидонов.
– А теперь, – старина Елдофф слегка повысил голос, – вы досчитаете до десяти, откроете глаза и мое изображение в ваших мозгах исчезнет... Раз, два... –
Я оглянулся по сторонам и с ужасом обнаружил, что вся аудитория находится в глубочайшем гипнотическом сне. Сам я избежал этой участи лишь потому, что с утра мучался больным зубом.
– Тэ-эри... – продолжал Елдофф. Вдруг, снаружи послышался шум. Директор федерального центра оргазма прекратил отсчет, пугливо прислушался и, вместо того, чтобы растаять в воздухе, бросился наутек. Но было поздно. В аудиторию вломились два гориллоподобных санитара. Они повалили визжащего Елдоффа на пол, проворно замотали в смирительную рубашку и залепили пластырем рот. Следом, пошатываясь, с забинтованной головой, вошел профессор Пипкинс. Увидев погруженную в транс аудиторию, профессор не на шутку испугался, но быстро взял себя в руки, и провозгласил:
– Все в порядке, ребята. Этот самозванец – один из моих пациентов. Паршивец ударил меня чем-то тяжелым по голове и запер в кабинете. Вы не должны верить ни одному его слову! Слышите! Ни одному слову! – Еще раз окинув взглядом застывший зал, профессор Пипкинс безнадежно вздохнул, и махнув рукой, вышел.
